Чего греха таить, денег заработать уже хотелось.

Мать она любила, но, вымотанная вечной нуждой, та однажды в сердцах сказала:
– И долго ль я тебя кормить ещё буду, Верка! Уж скорее бы ты работать пошла. Так и знала, что не потяну эту учебу твою…
Эти слова матери запомнились и именно они сыграли решающую роль в этом ее выборе.
Отец Веры был инженером, скромным, тихим, сидящем на окладе. Впрочем, в те годы другого и не предполагалось. Мама работала на заводе, хватала сверхурочные. Папа просто отдавал ей свои неизменные сто двадцать рублей, и умывал руки. О деньгах должна была думать она сама.
Семья была большая. Вера – старшая, а за ней ещё трое. Одна сестрёнка часто болела, мать не вылезала с больничных листов.
Две последние мамины беременности Вера помнила хорошо. Мама до поры до времени это скрывала, с потом махала рукой и утирала слезу. Рожать четверых она не собиралась, но и в больницу на прерывание тоже, почему-то, не шла.
Обсуждать эту тему с мамой Вера бы не посмела. Это было не принято. И теперь у Веры росли две сестры и братик. Учить ее действительно было для матери нелегко.
Сюда, в Сибирь, сначала вместе с ней собиралась лететь и Иришка – сокурсница. Но передумала в последний момент.
И вот уж прошло три месяца, как она здесь.
Как ни готовилась, а вступив в класс с пятнадцатью восьмиклашками, оцепенела. Голос сделался гортанным и противным даже самой себе:
– Здравствуйте! … Положено встать.
Ученики неохотно и медленно поднялись, оказавшись в большинстве своем выше учительницы.
– Меня зовут Вера Николаевна, я с этого года ваш классный руководитель. Садитесь.
– Пигалица, – послышалось с задней парты.
И сразу Вера почувствовала некую стену меж собой и классом – есть она, и есть они, плечом к плечу сплочённые против нее ребята.
Надо сказать, что эти леспромхозовские классы тоже состояли из двух сообществ: коренных и приезжих. Кого только не было в этих леспромхозовских поселках: ярые коммунисты и комсомольцы, погонщики за длинным северным рублем, ловцы удачи, бывшие зеки, романтики и энтузиасты. В общем , разношерстная публика.
Местные сельские ребята отличались скромностью, но в них уже жила неприязнь к приезжим – шумным, вносящим сумятицу в деревенские устои. Кроме того, в класс приходили новенькие, и утрясшийся было порядок опять сбивался.
– Давайте познакомимся. Я расскажу о себе…
– А лет Вам сколько? – интересовался смазливый улыбчивый мальчик со второй парты.
– Почти двадцать.
– Девятнадцать, значит, – он обернулся, – А у нас Гаврикову – семнадцать, представляете?
Класс смеялся…
– Второгодник!
– Сам ты второгодник. В рыло хошь? – грозный растрёпанный пацан в теплом свитере с задней парты, вероятно, и был Гавриков.
Уж потом Вера узнала, что жил раньше Саня Гавриков с бабкой в глухой таёжной деревушке. Никто и не хватился ребенка, а бабке жалко было отдавать его «в люди». Отправился в школу он поздно – когда уж шел десятый год.
– И все-таки давайте познакомимся. Аносова Людмила, это кто?
Вера читала ребят по списку, пыталась навести относительный порядок, но в классе было весело. Подколы, меткие характеристики…