Растерянный Павлик появился на пороге Ириной квартиры вечером, втащил на третий этаж коляску, позвонил в дверной звонок, а когда Ирина Владимировна открыла, тяжело вздохнул…
— А перебирайтесь с Таней ко мне, — предложила, немного придя в себя, Ирина. — Так всем удобней. У вас будет комната, и у нас со Славиком. Проживём как–нибудь. Ты прости, Паш, меня. Это я виновата. Во всём я виновата, наверное…
Паша не знал, да и не хотел разбираться, кто тут виноват. Глупо это как–то, ни к чему. Он просто всё думал, как же объяснить потом дочке, почему ушла мама…
Через два года Лена объявилась, сказала, что хочет развестись, что на Татьяну не претендует, что выходит замуж за хорошего человека, а вот детей больше рожать не собирается.
— Господи, Лена, да что же это такое?! — ужаснулась Ирина Владимировна.
— Что, мама? Думали, я вернусь, и станем мы жить–поживать и добра наживать? — взяла в руки одного слоника Лена. Паша перевез их сюда, к теще на квартиру, даже полочку прибил. — Да какое с вами добро–то?! Меня там любят, ценят. А для вас я была только молокозаводом. Ой! — Она как будто случайно уронила слоника, у того откололся белый фарфоровый носик. — Ну ничего, на счастье! Я у подружки поживу пока.
— А на Таню ты не хочешь посмотреть, дочку свою? Они сейчас придут с Пашей с прогулки. Ты подожди. Хочешь, пока чаю попьем, а? — хотела обнять дочку Ира. Но та не далась.
Ей маминой жалости теперь не надо. Поздно спохватились!
И маму ей не жалко. Чего она плачет–то?! Трудно? Двоих детей на ноги поднимать трудно? Ну, всем нелегко! Не нравится — можно сдать Славку в детдом, делов–то!
Леночка развернулась и ушла…
… Вечером, после суда, Ира боялась даже заговорить с Павликом. Всё у него поломалось, всё не так, только Танюшка радует. Как же он теперь?! Не запил бы!
— Паш, ты только не пей, ладно? Не пей, пожалуйста. Муж у меня паленой водкой отравился, не спасли. Ой, Пашенька… — Она заплакала, спрятала лицо в ладонях.
— Да не буду я пить, теть Ир! Некогда мне и не хочется. А давайте творожник печь, а? Научите меня? Тань, и ты будешь печь! Ишь, слушает! И ты, Славка! Ну? Что надо делать? Тёть Ир, вы только запомните, вы — моя семья. Я вас не подведу! Всякое в жизни бывает, но хорошего всё же больше! —сказал он нарочито уверенно. Ирина кивнула…
… Татьяна, затаив дыхание, огляделась. Кабинет! Ей выделили её собственный кабинет! Она теперь врач, самый настоящий, как мама.
Отец сегодня утром особенно долго возился в прихожей, всё ждал свою Танюшу, хотел проводить.
— Паш, ну что ты копаешься? Шапку не забудь, вон она, на полке! — кивнула на притаившуюся на полочке черную ушанку низенькая, уютная, в домашнем платье и с волосами, заплетёнными в «косу», женщина.
— Да. Да, спасибо, Лёль. Ну где там наша доктор? Тань! — крикнул Павел, переступя с ноги на ногу. Он волновался, кажется, больше самой дочки. Ну как же! Она теперь у него врач, милая, маленькая Таня!
— Иду! Иду! — на ходу дожевывая бутерброд, прибежала в прихожую Танюшка, чмокнула маму в щеку, обулась, Павел помог ей надеть пальто.
— Ну, с Богом! — Ольга поцеловала дочку, погладила её по рукам, сунула варежки. Вечно Тане жарко, а на улице–то мороз!
На автобусной остановке Татьяна попрощалась с отцом. Тот ещё долго смотрел вслед бегущей по тротуару девушке. Всё бегом, ну что за человек такой!..
И вот начался приём пациентов. Таня очень волновалась, у нее даже руки дрожали, но всё как будто было хорошо.
Ближе к полудню в кабинет вошла женщина, села, недовольно отбросила скатившийся со стола ей на колени карандаш, плюхнула сумку на пол.
— Я за рецептом. Я уже полчаса в очереди сижу, неужели нельзя было побыстрее работать? Вы кто? Врач? — уставилась она на Татьяну. — А где Борисова? Борисова где, я вас спрашиваю?
— Уволилась ваша Борисова, — ответила за Таню медсестра, Анна Львовна.
— Да? Ну и правильно. Она была никчемным специалистом. А вот вы, девочка, мне поможете. Вот, мне нужен этот препарат. Я прочитала, что помогает хорошо. Но он дорогой, вот, я тут название написала.
Таня взяла протянутый женщиной листок. За спиной пациентки Анна Львовна что–то пыталась показать Танюше, но та не понимала.
— Извините, но это не рецептурный препарат. Да и зачем он вам? У вас нет показаний… — покачала головой Татьяна Павловна.
— Чего? И вы туда же?! Да у меня мигрени такие, что хоть на стенку лезь! А ваши таблетки не помогают! — ударила кулаком по столу посетительница. Карандаш опять скатился ей на колени. — Безобразие!
Она вскочила, наклонилась над столом, нависла над Таней, задышала ей в лицо.
— Да я вас засужу, поняли? Бездушные, черствые люди! Откуда вы такие беретесь, врачи, а?! Я в газету напишу, вас тут всех пересажают! Всех! — распалялась она.
Но тут Татьяна тоже встала, гордо вскинула голову. Она была выше своего противника, и от этого пациентка вся как–то скукожилась. Она стала играть по–другому.
— Ну пожалейте вы меня! Прошу вас… Никто не жалеет… Выпишите же, ну! — зашептала она, сунула Татьяне в записную книжку деньги.
— Уберите! Немедленно! — испугалась Таня, посмотрела на Анну Львовну, та закатила глаза. — То, что вы хотите, эти лекарства, очень сильные, они вам только навредят. Вам обследоваться надо! Ваш препарат только для продажи. Я ничем не могу вам помочь. На обследование пойдете?
— Ага! Щас! — кивнула женщина, расстегнула воротничок блузки. — Ну нет у меня денег, понимаете? И помочь некому. Вот так, прожила жизнь, себя тратила, а люди мне потом в спину нож, понимаете? И ведь муж был, семья, дочку я ему родила, а он… Он меня и выгнал! Да–да! — рассказчица быстро закивала, Анна шумно выдохнула. Историю про плохого мужа она слушала уже раз двадцатый. — Ну и вот, выгнал, а дочку себе оставил, и видеться мне не разрешил, Пашка–то! Ничтожества они все, эти мужчины! Гниль болотная они! — перешла женщина на крик. — и дочь меня знать не хочет, а я ведь ее рожала, страдала, чуть не умерла. Дети — зло! Ну выпиши ты мне этот рецепт, соплюшка! Пожалей! Думаешь, халат белый надела, так сразу выше всех стала? Нет… Нет! — сорвался на визг её голос. — Мучаете все меня, и мать меня мучала. Уууу!
Она затрясла руками, треснул шов у рукава, упал назад стул.
Анна Львовна покрутила пальцем у виска, а Таня, вдруг вся побледнев, сказала:
— Елена Фёдоровна, я не могу выписать вам этот препарат. Если есть вопросы, идите к главному врачу. И ещё запомните — у вас нет дочери. Нет! У неё другая мама, понятно вам? Та, что любила и жалела, радовалась и всегда была рядом. И не смейте говорить про моего отца гадости. Уходите! Ну же, уходите!
Таня отвернулась. Хлопнула дверь, Анна Львовна протянула девушке стакан воды.
— Спасибо, — тихо кивнула Таня.
— Ничего, девочка. Ничего… — гладила её по спине медсестра. — Бывает же…
— Из–за нее папа очень долго мучался, очень, и бабушка тоже, — сказала Татьяна. — Надо же, встретились мы. Но знаете, я даже рада, что у меня другая мама. Мама Оля. Она мне родная, а эта женщина совсем не моя.
Анна Львовна кивнула, улыбнулась.
— Ну вот и хорошо. Отвел Бог беду. Давай–ка, Танюшка, работать! Полный коридор народа. Мож и мой бывший прибежит?.. Вот я его полечу! — злорадно потерла руки медсестра. — Следующий!
Таня улыбнулась. Да, надо идти вперед. Идти и радоваться тому, что дома её ждет папа, мама Оля, а на выходных приедут бабушка с дядей Славиком. Он уже тоже взрослый, красивый парень. Надо же, они совсем почти одного возраста.
«Спасибо, Господи, что дал мне таких людей, позволил мне любить их!» — Таня моргнула и улыбнулась своему следующему пациенту. Это был Михаил Олегович, Миша, её будущий муж…