Да нет, вроде и дом его, и, вон, на полке Юлина шапка лежит, и шубка висит, та, что в прошлом году тесть из Турции привез.

— Юль, ну я пришел же! — Боря прошел по коридорчику к гостиной.
Там, на диване, накрыв глаза кругляшами огурцов, в халате и с ярко–красным лаком на ноготках лежала Юля. Она, кажется, спала. На вешалке, зацепленной за дверцу шкафа, висело красивое платье, тоже ярко красное, с блестками по лифу и лентой на поясе. На полу под ним стояли туфельки, черные, на высоком каблуке, очень изящные.
Борис нахмурился. Зачем всё это? Они куда–то идут? Он опять что–то забыл? В голове возник образ календаря, на котором обведены все значимые семейные даты. Свадьба, день рождения тещи, тестя, знакомство, первый поцелуй, Новый год, в конце концов. Ну как забыть про Новый год?!.. Нет, всё не то.
— Юль, случилось что? — спросил он, потормошив жену за плечо. — Ты чего лежишь–то?
Та резко вздохнула, как будто из омута вынырнула, села. Огурцы упали на халат, Юлька быстро подобрала их, сунула в рот, зажмурилась, потом посмотрела на часы и в ужасе вскочила.
— Господи! Проспала! Проспала! Растяпа! Боря! Боренька, — кинулась она к мужу. — Я сейчас! Я быстренько! Выйди из квартиры на десять минут, а? Нет, десяти не хватит, давай на пятнадцать. Ну пожалуйста! Борь, иди! — залепетала она, развернула мужа лицом к двери, подтолкнула. — Иди!
— Юль, я вообще–то уже пришел. Я устал и… — заворчал Борька.
— Ну вот потому, что ты устал и пришёл, ты и выйди. Так надо. Просто поверь мне. Я сказала, уйди, — процедила она сквозь зубы.
Боря, насупившись, схватил из вазочки, что всегда стояла на столе, конфету в ярком, радужном фантике, пожал плечами и побрел в прихожую.
— Мне куртку брать? — буркнул он, открыв входную дверь.
— Бери! Бери, конечно! И ботинки переодень. Боря, ну что ты копаешься?
Юля явно нервничала. «Не повредилась ли умом?.. — как–то тоскливо подумал Борис. — Говорят, «Альцгеймер» сейчас молодеет…»
— Да иду я, вот, ушел уже! Я на лестнице буду. Покурю, — сказал он.
— Ага! — Юля захлопнула за ним дверь. — Я быстро.
В квартире послышалась какая–то возня, как будто раскрывали картонные коробки, залепленные скотчем, потом потянуло приятными запахами из кухни.
— Что –то не то! — соображал Боря, глотал слюнки и курил.
В подъезд вошел сосед, Петр Петрович.
— Борь, а ты чего тут? Дай, тоже с тобой покурю. Погодка–то какая! — закряхтел дядя Петя, скинул со своей ушанки снег, потопал высокими ботинками. — Зима, крестьянин, торжествуя… — начал он, но замолчал. Боря, кажется, дремал, привалившись к углу.
— С работы? — сочувственно поинтересовался сосед.
— Да неее, — протянул Борис, медленно выдохнул, наблюдая, как дымок в холодном подъезде завивается змейками, поднимается вверх. — К сестре ещё заезжал, там помочь надо было.
— К Маргарите–то? Лихая баба, — кивнул дядя Петя.
— Да она нормальная. Просто развелась недавно, теперь по хозяйству никто не помогает, вот я езжу иногда. А она всё: «Бу–бу–бу, бу–бу–бу…», весь мозг мне чайной ложкой выела, — махнул рукой Борис. — А тут ещё Юлька затеяла что–то, велела ждать. Ладно, не важно. Как у вас–то? Как Антонина Игоревна?
— Нормально. Терпит меня, ирода, хвалит иногда, — улыбнулся Пётр Петрович. — К детям тут ездили, внуков нянчили. Хорошо, одним словом.
— Ну и хорошо, — кисло улыбнулся Борис, хотел что–то ещё добавить, но тут дверь его квартиры открылась, на пороге показалась Юля, при марафете, в том самом платье, туфлях, прическа, как на выпускной бал или вручение «Тэффи», золото везде — в ушах, на руках, на шее.
— Боренька! — восхищенно подняла она бровки, закатила глаза, радостно охнула. — Пришел, милый? Ну что же ты стоишь?! Заходи, заходи скорее! Устал, мой хороший, намаялся! Проходи! — она кинулась мужу на шею, стала гладить его по голове, ерошить волосы, срывать с него шарф. — Я помогу, давай, курточку, шарфик, шапочку тоже… — не унималась Юлька.
Растерянный Борис неловко обнял её, дядя Петя даже закашлялся, как хороша была Юля.
— Здравствуйте, дядь Петь, — уже затолкав мужа в квартиру, прошептала Юлька. — Супруге спасибо передайте. Я посуду потом занесу.
— Ага… — растерянно кивнул Пётр Петрович.
Боря медленно раздевался. Заело «молнию» на куртке, он стоял и дергал «язычок», потел и удивленно таращился на жену. А та схватила со столика поднос, торжественно встала перед Борькой.
Дядя Петя, видя эту картину, застыл. Но Юля захлопнула дверь, пришлось идти к Антонине…
— Хлеб да соль, мой любимый, единственный ты мой муж. Испей рюмочку с устатку, закуси, чем Бог послал! — выставила Юля вперед руки с подносом. На нем рюмашка, налитая до краёв, сальце, хлеб черный, бородинский, Борин любимый, лучок маринованный, кружочки соленого огурца. — Ну что же ты?! Прими от меня напиток, не побрезгуй!
— Юль, ты чё? — оторопел Боря. «Молния» окончательно сломалась, тогда он стянул куртку через голову, выругался, нагнулся, было, чтобы расстегнуть ботинки, а Юля уже тут как тут, сунула ему в руки рюмку, а сама кинулась снимать с мужа обувь.
— Вот так, вот тапочки, на батарее держала, чтобы ноженьки твои, замерзшие в машине нашей быстроходной, отогреть. Вот. Ботики я потом протру, а пока здесь ровненько поставлю, пряменько, пусть сохнут. Ну, проходи на кухню, сокол мой! Я тебя потчевать буду.
Юля поклонилась до пола, провела рукой по паркету, так уж низко наклонилась.
Боря всё хотел что–то спросить, но Юля не давала ему и слова вставить.