— Так… Садись. А! руки! Надо же помыть твои руки! Вот тазик, вот полотенце с моего плеча неблагодарного возьми. Ох, как я люблю тебя, Боренька, уж так люблю, готова упасть на колени. Хочешь? Упасть мне? — Юлька просяще заглянула в глаза мужа. И он всё никак не мог понять, чего она просит: разрешения бухнуться на керамогранит кухни коленками, или чтобы он, Боря, ей это не разрешил.
— Не надо на колени, — наконец прошептал он.
— Хорошо. Тогда начинаем трапезу. Сначала салатик. Попробуй, очень вкусный. Вот, я тебе на тарелочку с золотой каёмочкой положу! — Юлька бухнула на тарелку, взятую «напрокат» у тети Тони, «Оливье». — И вот, конечно, водочки. В холоде держала, чтобы, как ты любишь, студеной ртутью по горлу пробежала, и в желудке приятная льдинка забулькала. Вооот…
Боря хряпнул, закусил салатом. Вкусно, странно всё это, конечно же, но вкусно.
А Юля стоит рядом, любуется, как он ест, прицокивает язычком, головой качает, и всё приговаривает: «Ай да Боренька, ай да муж мой золотой!» Салфеточку льняную наготове держит, если вдруг надо пятнышко убрать.
— Всё? — встрепенулась Юлька. — Тогда подаю горячее. Говядина, тушёная с овощами. Самая полезная, самая настоящая, из магазина здорового питания, две тысячи за килограмм. Опаньки! — Юля вынула из духовки глиняную кастрюльку. — Аромат… Божественно! По заморскому рецепту. Не как там в столовых этих, а у меня с приправками, с заговорами, с…
— Чего–чего?! — Брови Бориса поползли наверх. — Юля! Мы не миллионеры! С какого лешего такие траты?! Я и свинину поел бы. И курятину…
— Не вели казнить, батюшка! — бухнулась–таки на коленки Юля, поморщилась от боли, всхлипнула. — О твоём здоровье забочусь, о твоем благополучии. Сама буду костями питаться, а тебя, главу дома нашего, накормлю достойно, как царя. Ешь! Ну ешь ты наконец эту тушенку проклятую! — Юля вдруг вскочила, заплакала, размазывая косметику. — Что тебе ещё не хватает, а? Извини, ковровую дорожку не постелила, не нашла. У Игнатовых есть, но не дали, вредины, у них, видите ли, она, эта дорожка, паркетины закрывает, какие вылетают. Ах, да… Столовые приборы ещё… На серебряные не хватило моей зарплаты. Но я буду стараться. И баловать тебя, и пятки чесать, и…
Борис отодвинул тарелку, встал, возвышаясь над женой, как жираф над мелкой мышью.
— Так, мы сейчас сядем, и ты спокойно, я повторяю, спокойно объяснишь, что происходит. Четко, медленно и доступно. А то у меня мозг уже кипит! — сказал он, дернул Юлю за руку, усадил на стул.
— Что случилось? А это ты мне расскажи, что случилось! — вскочила она опять, но тяжелая рука мужа опустила её хилое плечико вниз. Юлька пододвинула к себе говядину, и овощи пододвинула, и вина плеснула себе в бокал, стала быстро пережёвывать мясо, проглотила. Боря наблюдал молча, боялся, наверное, перебить жене аппетит. — Эта твоя Маргарита, мегера твоя, звонит мне, отчитывает! Мол, она мне братика своего отдала, от сердца оторвала, рану себе оставила, а я что? А я тебя, Боренька, в черном теле держу! И покормить, как следует, не могу, и пиво твоё любимое не покупаю, и тапочки в зубах не приношу, а надо было бы, ты же меня где нашел? На вокзале. Ты меня, Боря, из грязи вытянул, человеком сделал, а я, неблагодарная, тебя мучаю. Вот так.
— Чего? Юля, окстись, что ты несёшь?! При чем тут Ритка? — поморщился Боря.
— А при том! Ты думаешь, я не знаю, что ты к ней каждую неделю ездишь и жалуешься на меня. Рубашки не умею гладить, брюки, «стрелки» эти противные, — тоже не умею, выпить не разрешаю. Было? Нет, ты мне скажи, было?! — Она ударила кулаком по столу и одним махом осушила бокал, крякнула и занюхала Бориной рукой. Он испуганно отпрянул.
— Да не было ничего! Ну, навещаю, да. Она же теперь одна, ей тяжело. А мы — родня, надо выручать. Да она сама зовет, — стал оправдываться Борис.
А ведь было! Но он же так говорил, шутя! Маргоша его подначивала, скажи, мол, что с женой плохо, а со мной, той, что тебя вырастила, на ноги поставила, — хорошо! И он говорил. А она млела. А он, Боря, просто не выносил её слез! Она это знала и, чуть что, начинала всхлипывать. Вот он и вспоминал, что дома не так…
— Зовет. А ты ходишь. Слушай, а может, ты у неё жить станешь, а? Тапки в зубах ей пойдут! Твои, сорок восьмого размера, у меня в челюстях не поместятся, а у неё в самый раз. И пивасик, и рюмасик, и всё остальное будет. Давай! Борь, я, правда, не обижусь! — пожала плечами Юля.
— Нет! Нет. Ты что! — взволнованно заверещал Борис. Ну куда он без Юльки, без своего милого, маленького мышонка?! — Не нужны мне тапки, я вообще могу без них ходить. И пить я бросаю, некогда, да и голова потом чугунная. Я с тобой хочу…
— Разве? Тогда зачем жаловаться бегаешь, как баба какая–то?! Я вот про тебя никому ничего не рассказываю! Всем говорю, что живем лучше всех. И это правда. Была… А мегера твоя меня просто не любит. Она даже на свадьбе на меня волком смотрела, а на тебя — с жалостью. Но не могу я каждый день тебя разносолами радовать и пятки тебе чесать. Я на работе, как лошадь, устаю. У меня выпускной класс, экзамены, я волнуюсь. А она, Рита, ещё нервы треплет мне. Каждый понедельник ты у неё, каждый вторник она мне звонит.
— Почему ты не говорила?
— А почему ты не говоришь, что к ней поехал? — задала встречный вопрос Юля.
— Я знаю, что тебе это будет неприятно, вот и молчу. Юль… — выпятил нижнюю губу Борис, жалобно вздохнул.
— А вот не надо никаких тут оправданий. За моей спиной меня же обсуждаете… Нда, Боря, неважнецкий у нас с тобой брак, бракованный! — сбросила его руку со своего плеча женщина.
— Да Юлька! Ей просто тяжело, она одна… — затянул свою пластинку Борис.
— Она сама виновата. Сама мужа съела целиком, он и сбежал. Она, твоя Рита, вампир! Она же питается тобой теперь! Ты приезжаешь всегда нервный, недовольный, всё тебе не так. Я прям чувствую, что сейчас разведешься со мной. А у меня, Боря, по понедельникам дополнительные по алгебре с двоечниками, я сама готова помереть.
Рита, по сути, вырастила Борьку, сидела с ним, пока он был маленький, а родители работали, потом помогала делать уроки, когда он пошел в школу, ходила к учителям, просила за него, если брат шалил. Мама с папой умерли рано, поэтому студенческие годы Бори, его первая любовь, первые сигареты и первая выпитая бутылка были на её глазах. Марго тогда уже вышла замуж, уехала к мужу, а Боре оставила родительскую квартиру, но глаз с брата не спускала, могла каждый день мотаться, проверять, что он там делает, что ест, не пьет ли с дружками. Если заставала у брата компанию, то всех выгоняла. «Боре надо учиться! — твердила она и за шкирку выпроваживала ребят. — Боря, в отличие от вас, студент!» Муж смотрел на чудачества Риты сквозь пальцы, списывал всё на сестринскую любовь. Но когда Боря познакомил сестру с Юлей, Рита восприняла ту, как соперницу. А уж когда объявил, что они женятся, то всю ночь плакала…
На свадьбе сидела, как воды в рот набравши, счастья не желала, «Горько!» не кричала, не танцевала.
— Ну что ты ка на похоронах?! — тянул ее за руку Володя. — Пойдем, покажем этому молодняку, как пляшут настоящие супруги!
А она не могла. Не могла, и всё. Ноги не несли, как говорится. А Юлька всё на шею к мужу вешается, как будто специально, чтобы Риту вывести из себя…
Так и не подружились. И Боря дорожку к сестре не забыл, привык, что она всегда при нем, всё про него знает…
— Ну родственники же… — невнятно пробормотал Боря, тоже теперь жуя говядину. — А вкусно, Юль! Ну надо же, как вкусно! А можно мне добавки? — Он протянул жене тарелку, думая, что отвлечет её, посмеются и забудут…

Читай продолжение на следующей странице
Остров вкуса