Но Юля демонстративно встала и пошла в комнату.
— Сам возьмешь. А потом расскажешь об этом Маргоше. Она тебя пожалеет.
И ушла. Скоро из комнаты послышались звуки телевизора и бренчание на пианино. Юля, когда нервничала, садилась за инструмент и стучала по клавишам. Музыкального образования у нее не было, слуха тоже, поэтому получалось душераздирающе.
Пётр Петрович, живущий за стенкой, строго глянул на Тоню, свою жену, и сказал:
— Вот как у людей всё заведено! Сначала она мужа в красивом платье встречает, да при боевом раскрасе, да на каблучищах. В руках — подносик, на нем нектар с закусочкой, всё чин чином. Потом, видимо, съестное подала, дальше музицирует, чтобы пищеварение у мужа было нормальное. А ты что? — с сожалением о своей пропащей жизни кивнул дядя Петя жене. — «Ноги вытри!», «Куда своими граблями полез?!», «Картошки свари, лентяй!», «Хлеба купи!», «Чего опять водкой от тебя разит?». И пошло–поехало. Нет, не умеете вы, Антонина Игоревна, мужскую сущность видеть. Не умеете…
Тоня подбоченилась, гордо вскинула голову.
— А вы, значит, умеете сущность эту свою видеть? Ага, знаем таких! Они к сестрам бегают, на жен жалуются. А потом домой прибегают. И везде сыты, везде обласканы. Тьфу на вас! Ну и ищи себе другую, которая умеет сущность твою видеть! — Антонина широкими шагами направилась к шкафу. — Ухожу от тебя.
Петр Петрович подавился котлетой, закашлялся, побагровел весь.
— Куда? — просипел он.
— В монастырь! — отрезала Тоня. — И Юлю с собой возьму. Всё, Петя, прощай.
Она вздохнула, вынула чемодан, стала складывать вещички.
— Не пущу! — наконец откашлялся Петр, схватил жену за руки, она вырвалась, закрыла чемоданчик, старенький, кожаный, на уголках потрепанный. С ним ещё её мама от мужа уходила, и мама мамы. Это был «уходительный» чемодан, очень вместительный.
— А я и не спрошу. С наступающим, Петя. Свекры приедут, ты уж сам как–то тут…
И ушла. Оделась и ушла! Петр Петрович даже рот открыл, бросился следом, распахнул дверь.
На лестничной площадке стояла Юля, тоже при чемодане.
— Ну что, родная, пойдем? — спросила её Антонина, быстро взглянув на мужа. — Раз мы тут не ко двору.
— Да, — кивнула Юля. — Осторожно, теть Тонь, ступеньки…
Они вышли из подъезда, побрели к остановке, сели в первый подъехавший автобус…
Петр Петрович с Борькой догнали их только через три остановки. Запыхавшиеся, красные, без шапок, они стояли и хлопали ртами, как рыбы.
— Выйдите, поговорить надо! — прошептал женщинам Борис.
— Ага! Вот так и вышли! Отвернемся, Юленька, нам не до них. Мы им не угодны, — равнодушно пожала плечами Антонина Игоревна. — Извозчик, трогай!
Двери автобуса закрылись. Дядя Петя и Борька тоже уже ехали внутри. Куда? Какая разница, лишь бы с ними, с женами…
Молчали, потом Юля, пошептавшись с соседкой, пересела к мужу, тот сразу взял её за руку. Тоня глазами приказала Петру сесть рядом с собой.
— Замерзла я чего—то, — повела она плечиками. — Ну обними что ли! В последний раз, перед разводом. — И хитро улыбнулась.
Петр Петрович осторожно, как будто боялся, что Тонька ударит его током, приобнял жену. Та прильнула к нему, замерла.
Борис тоже прижал Юлю к себе.
— Прости, пожалуйста, — прошептал он. — Я с Ритой поговорю… Я больше не буду, Юль. Я тебя люблю, мне другого никого не нужно! И мне всё–всё в тебе нравится! Слышишь? Всё–всё! И жизнь наша самая лучшая, семейная жизнь!
Пётр и Тоня отвели глаза, смутившись того, как Борис и Юля целовались…
… — Боря! — кричала в трубку Маргарита. — Борис, что происходит?! Я сижу без продуктов, пропылесосить давно пора, а тебя всё нет! Сегодня после работы ко мне!
— Не могу, Рит. С Юлей идем в театр, — зажмурившись, ответил Боря.
— Что? — грянул гром. — Я, твоя сестра, живу одна, тоскую, всю свою молодость на тебя положила, а ты ко мне спиной поворачиваешься? Не стыдно?
— И прилепится муж к жене своей, и станут они одна плоть, — ответил Боря. — И вообще, я свои долги тебе сполна отдал. Рит, некогда мне, извини. Хочешь, на выходных приезжай к нам в гости.
Рита фыркнула и бросила трубку. Вдоволь наплакавшись, она набрала номер бывшего мужа. Может быть, он приедет, пропылесосит?..

Остров вкуса