
Серафима собрала вещи дочери и проводила мать в путь.
Пусть ее дочь будет подальше от этого…
Ирина, которая приехала к ней, чтобы уговорить дочь уехать в Сталинград, не знала еще, что самые сложные испытания будут впереди…
*****
Начало апреля 1942 год
— Володя, бомбят как…Когда это закончится? — плакала в подвале госпиталя Ирина. — Увезла Полинку подальше от Москвы, а эти звери уж до Сталинграда дошли.
— Бог поможет, Ирина. Ты Полинку получше укутай, глянь, дрожит вся. А я наверх пошел, больным я нужен.
-Не ходи, Володя, не ходи, — закричала Ирина, но муж ее не послушал.
Владимир начал петь песню шепотом, чтобы отвлечься от бомбежек, чтобы не думать о них, а думать о том, что на его столе лежит боец.
— Выживем ли, Владимир Яковлевич? — тихо спросила медсестра Арина.
— Выживем, Аринка, ради них вот выживем, — он кивнул на пациента, — Бог спасет наши жизни.
— Страшно-то как!
— А всем сейчас страшно, ты зашивай, Арина, зашивай. Красиво, как умеешь.
Владимир вышел на крыльцо и достал папиросу, и вдруг раздался свист и взрыв. Он оглянулся вокруг и обреченно сел на крыльцо… Нет санитарной машины, которая только подъехала к крыльцу. Сколько раз он это видел, но каждый раз боль в сердце не давала дышать…
Чувствуя жжение на ноге, он понял, что в него попал осколок. Зайдя в отделение, он хладнокровно его вытащил, сделал себе укол, обработал рану и перевязал. Некогда себя жалеть. И болеть некогда.
— Владимир Яковлевич! — старшая медсестра бежала по коридору. — Ой, что это у вас?
— Ерунда. Что тебе, Наденька? — спросил он.
— Вас к телефону вызывают.
Владимир пошел к телефону, несколько минут поговорил и, зайдя к медсестрам, облокотился о стену и произнес:
— Готовьте госпиталь к эвакуации. Арина, Надя, зовите Павла Петровича и всех санитарок, приступаем к работе!
******
Серафима устала… Она устала и физически, и морально. Немцев начали гнать от Москвы подальше, и вроде раненных поубавилось, но мысль о дочери и родителях не давала ей покоя. Она знала, что Сталинград разрушается день ото дня, она понимала, что отец ее в самом пекле, как один из лучших хирургов города, как человек чести и слова. Но мысль о том, что рядом с ними сейчас ее дочь, приводила женщину в ужас. И не могла она к ним уехать и забрать дочь, не пускали и из госпиталя, и знала, что в Сталинград не въехать.
Немцы так и не вошли в Москву, и в какой раз Серафима жалела о том, что отпустила мать и Полину туда, где месяц назад сложил свою голову ее муж Андрей. Она не знала, увиделся ли он с дочерью, жива ли она и ее родители…
— Серафима, зайди в ординаторскую, — услышала она голос заведующего.
— Иду, Петр Иванович.
Она вошла к ординаторскую и сердце ее ушло в пятки, когда Сима наткнулась на взгляд заведующего. Вот точно так же он смотрел на нее, когда сообщал о смерти мужа.
— Сима, садись, возьми чай, Тамара Петровна заварила его с мятой и ромашкой.
— Ее успокоительный сбор? Петр Иванович, не нужно со мной, как с маленькой. Если новость плохая, никакая ромашка с мятой не помогут. Говорите прямо — зачем вызвали?- как бы она не храбрилась, но ей казалось, что в этот миг ее сердце замерло, она даже дышать боялась.
— Сима, ты все же сядь.
Она присела на кушетку и внимательно посмотрела на Петра Ивановича, тот сжимал в руке карандаш и все не решался сказать не слова. А она ждала…
— Госпиталь, в котором работал твой отец, эвакуировали через Волгу на барже. Он перенаправлялся на другой берег с твоей мамой и дочерью.
— Значит, они смогли выбраться из Сталинграда? — она было вздохнула с облегчением, но вдруг увидела, что он отвел глаза.
— Волга пылала… В баржу два снаряда попало.. Никто не спасся. Нам сейчас позвонили, скоро тебе извещения придут.
Ее крик слышала вся больница, от этого крика кровь стыла в жилах.
Петр Иванович тут же позвал медсестру и Симе укололи успокоительное и снотворное.
Она проспала сутки, а когда проснулась и на покачивающихся ногах подошла к зеркалу, то даже не удивилась, увидев свое отражение. Ее волосы были седыми…
****
— Я не могу тебя удерживать, но прошу еще раз подумать, — Петр Иванович пытался вразумить Серафиму.
— Я уже сто раз все решила. Там я нужнее, понимаете?
— Ты ведь в самое пекло едешь, дочка, — ласково говорил заведующий.
— Ну и что? А ради кого мне себя беречь? Я же всех потеряла, всех, — тут ее плечи затряслись и она начала рыдать. — У меня никого не осталось. Ни мужа, ни родителей, ни дочери. Ради кого мне жить?
— Ради себя, деточка, — Петр Иванович привлек ее к себе и гладил ее голову своей морщинистой рукой.
-Не могу я.. Не могу. Я все время думаю о них, не могу спать, есть, не могу ходить по улицам спокойно. А там… Мне некогда будет думать о своем горе. И если не суждено мне будет выжить, я верю, что встречусь со своими родными на том свете.
— Ты, как и твой отец, веришь в Бога?
— А вы нет? — подняв на него глаза, спросила Сима. — И вы ведь верите, как и многие врачи, как люди вашего поколения.