Митяня, считай, был уж дедом – мужик за шестьдесят.

Три года назад схоронил он свою жену – Татьяну. Разболелась и померла, как-то совсем для Митяни неожиданно и быстро. Таню свою он жалел очень. И сейчас ходил на местное кладбище, за реку, рвал траву и подолгу сидел возле могилы на куцей маленькой скамейке, которую соорудил для себя.
Говорил привычно грубовато:
– Чего лежать-то? Належалась, чай. Домой пошли.
Потом вздыхал, понимал: Татьяна, как никто, знает, как одиноко ему, как опустел дом, как потерял Митяня весь смысл жизни своей без нее.
Детей у них с Татьяной было двое. Дочка уехала в далёкий Уренгой вместе с мужем. Бывала дома редко. Когда мать слегла, приезжала, и отца звала с собой. Да куда он – от Тани своей? Не поехал.
Сын погиб в Афгане молодым. Горе тогда еле пережили. Держался он только ради жены, совсем ей тогда худо было – в районной больнице лежала. А Митяня ездил к ней на попутках, навещал. Татьяна смотрела на мужа. Видела, как стесняется он врачей, белых коридоров, как неуютно ему тут, как будто пришел совсем из другого мира. Он привозил ей яблоки, мед, жареную рыбу, робел перед соседками по палате. А потом ночевал на станции, добираясь обратно домой. И так жалко ей было своего несчастного Митяню, что начала проситься у врача она домой. Вместе уж надо горе горевать, держаться как-то вместе.
А сейчас дом без жены опустел. Ушел свет, который шел от нее, хоть и бурчала порой на мужа. Но все как-то потихоньку. Нешумливая она была.
После ее смерти хозяйство он распродал, да раздал за так. Оставил себе птицу, да огород. Ему хватит. Рыбачил, собирал грибы и ягоды, огородничал мало, но все же огородничал.
И вот однажды весной, когда Митяня, низко склонив голову и таща тяжёлый садок с рыбой, возвращался в свою холодную нетопленную избу, встретила его во дворе жена соседа и приятеля Сереги Капитонова – Лизавета.
– Так и знала, что рыбалишь. Чай уж полон холодильник.
– По-олон, – протянул Митяня, – Возьмёшь? Серега-то ловит?
– Не надо мне, Сашка нынче притащил. А у Сереги спина совсем разболелась, картошку сажали, дома лежит, – Митяня уже открывал дом, раздумывая, что ж за дело такое у нее, чего пришла?
Лизавета топталась позади.
– Мить, поговорить бы, в дом-то пустишь?
Митяня уж давно не приглашал в избу гостей. Сейчас там у него было совсем худо, не убрано. На столе кухни громоздилась горой посуда, а он все махал рукой: – «А-а, скоро вымою, скоро уберу». Но затянул, зарос грязью. Дорожки скручены, стружки по всему полу центральной комнаты. Вырезал Митяня новую скамью, да вдруг замёрз в сарае, перешёл в дом, да так тут и остался. Включал телевизор, да стругал не спеша. Никто ж не гонит, никому до порядка нету дела.
– Заходи, коль не боишься. У меня, знаешь ли, хозяйки нету.