Зажиточнее всех в деревне живёт Иван Трофимович. Мужик скупой и работящий. Годов ему под шестьдесят, но он ещё крепок и жилист. В ту осень наскрёб клюквы пудов пятьдесят, конечно не один, а с Петрухой. С сыном значит. Петруха младший, ему – восемнадцать. Двое старших сыновей живут в Ленинграде и уж года три как не бывали в родном доме. Петруха хоть ещё и нe рвётся в город, да к работе сельской не особо расположен. Ему бы с ружьишком бегать, да рыбу ловить в озёрке болотном. А этим летом зaчастил в большое село, что в пяти верстах, приспело время женихаться. В Ратче-то девок на выданье нет.
Однажды пришёдши под утро домой, Петруха сказал отцу: “Засылай батъка сватов в Ручьи”. – “Это к кому же?”, хмуро спросил Иван. “К Демьяновым, к Полинке ихней”, и, зная крутой нрав отца, добавил: “Если не пошлёшь сватов – yбeгу с ней в город к братьям”.
Нет отрады Ивану от младшего. Не в него он. Какой-то лёгкий, ветреный. Хозяин из него никакой, да последний ведь. Если уйдёт в город, одному мыкаться с хозяйством. Марфа, старуха его, совсем никудышная стала, болезнь какая-то её совсем изъела.
Васька Демьянов сам-то пьяница и лентяй, а девка у него красавица. Видел её Иван летом на покосе. Высокая, статная, русая коса до пояса. В больших серых глазах омут. И чего только нашла она в Петрухе? Да! Такая девка любой дом украсит, да и Марфе давно помощница нужна.
Подумав обо всём, об этом и помолчав ещё немного, сказал: “Ну, что же, раз женилка созрела, в Воскресенье и поедем”.
Долго – ли, коротко, а на Покров сыграли свадьбу. А ещё через месяц в деревню приехал уполномоченный и забрил Петруху в солдаты. Ha проводах Полинка плакала о Петрухе, как о покойнике. А он хлебнув самогонки звонко орал «Скобаря», под ревущую гармонь.
А по головке да так не ловко
Гирька прокатилася
А моя белая рубаха
Кровью вся залилася.
А я на танцы собирался
Батька ножик навострял,
Мамка гирьку в карман клала,
Я наганчик заряжал……