И она не убежала. Уже и не убежит. Струсила. Дня за два до этого она собралась уже. Потихоньку, чтоб никто в доме не видел за поленья сарая, поглубже, начала сносить кое-что. Съестное только не припрячешь, мигом Бомка найдет – такой пронырливый пёс. А вот вещи кое-какие попрятала.

Но вот забрела на днях в их деревню нищенка из города, ночевала у них в сарае, нарассказывала страстей. Мол, болезни в городе, и работы нету, и голод, жуткий голод.

Соня испугалась. Кому она нужная там, в городе? Она и здесь-то никому ненужная – тетка с рук сбыть вовсю старается. Знает, зима голодная будет, опять урожая не было, опять сушь. Вот и сбывает её.

Понять можно – своих мал мала меньше.

Мать Софьи умерла прошлым летом, а следом и бабка. Жили они не здесь, в городе жили. Но когда осталась Соня одна, привез её дядька сюда в деревню. И Софья тут в няньках у него и его жены и жила.

Ох, долго привыкала к труду деревенскому, втягивалась, хворала, плакала по ночам – вспоминала мать и бабушку. Так вот шагнула – из детства прямо в жизнь тяжёлую. Но молодой организм все выдюжил.

Вот только теперь….

– Ну, вот что Софья! Рукобитье было у нас. Дядька отдает тебя замуж. Так что зимовать в новом доме будешь. Счастливая ты, считай! Хороший дом, хозяйкой будешь. Может и нам поможешь чем! Дай-то Бог тебе, Софья!

– Какой дом? Рукобитье? Как замуж?

– Ну, а что в девках-то куковать. Даже и не вздумай перечить! Решено все. Стерпится – слюбится!

И ещё до того, как Софья услышала имя жениха, она поняла о ком идёт речь. Неужели?

Софье семнадцать годков было. Темноволосая с длинной тонкой косичкой, худенькая и высокая, голубоглазая с остановившейся печалью во взгляде, она выглядела совсем ещё ребёнком.

А жених – считай, вдовец Егор Ляхов. И хоть не было ему и тридцати, как говаривали, был он страшен – горбун с длинными сильными руками, грубым нравом и взглядом из-под густых бровей. Он был лысым, со шрамами по всей голове, с бородой, похожей на мочало.

В деревне его побаивались. Был он силен, хамовит, не раз ввязывался в драки, внушал страх и отвращение.

Но было у него и хорошее качество по тем временам: он был запаслив и умел добывать. Когда не было семян на посев, только он и находил их.

В колхоз вступать отказывался. Зачем? Его поля были лучшими. Казалось, он и не спит, и не ест, а день и ночь трудится и охраняет свои посевы. Злой, мрачный и скупой.

Жену он привез из города уже брюхатую, она умерла в родах, оставив ему двух девочек -двойняшек.

Взял он к себе в дом старую глухую бабку – дальнюю родственницу, она девочек и нянчила. Сейчас им было по три года.

Он уж не раз сватался к девкам, и к бабам в деревне, нужна была хозяйка, но те – “ревмя ревели” – такого было отвращение к безобразному горбуну.

” Утоплюсь, удавлюсь!” – и близкие сдавались. И голод, обрушившийся тогда на всех, не мог заставить.

Одна баба вдовая, Екатерина, было собралась, уж и день свадьбы назначен был, но случился какой-то конфуз. Сынок её стащил рябину у Егора со двора, которую тот сушить удумал, разбросал по улице, и тот его здорово побил.

Екатерина тогда, сама на жениха с кулаками набросилась. Он-то – горбун, ниже её на голову. Да разве его осилишь. Он ручищей своей её схватил и со двора вышвырнул.

Долго Екатерина потом о подлости его по деревне рассказывала. Кто ж за него пойдет?

Тем не менее, деревенские свахи сосватали ему Софью. Сирота. Кто заступится?

Да и она тихая. Криком не кричала, ревела себе в подушки, но какая невеста не ревет…

Но, конечно, бабы деревенские девку жалели:

– Что делают! Что делают! Загубят девчонку! Ребенок ведь совсем. Посмотрите на неё – ангела, и на него – черта кривого горбатого! Ведь страшнее зверя он! Пропадет девчонка! Сгинет сирота! Загубит работою да истязаниями!