Однако, когда муж сообщил, что его бабушка решила отмечать свой юбилей в кругу семьи, почувствовала себя задетой.

Ведь, по мнению бабушки, Анна в этот круг не вписывалась.
— Ей исполняется восемьдесят. Я не могу не пойти. Потом будет обижаться, мать упрекать станет. Да и все-таки бабушка моя. Кто скажет сколько ей осталось… Но и сидеть там у нее и знать, что ты дома тоже такое себе удовольствие… Неправильно и, наверное, даже подло с моей стороны… — Ходил Виталик из угла в угол, сетуя что оказался в таком положении и ему надо что-то решать.
Анна только губы поджала.
— Все нормально. – Успокоила мужа. – Я пиццу сделаю и буду фильм смотреть. А на юбилей сходи. Бабушка уже не молодая. Восемьдесят лет все-таки.
Виталик заметно выдохнул, а Анна почему-то вдруг испытала такую жгучую обиду, что захотелось расплакаться. И обида это была вовсе не на бабушку мужа, которая захотела видеть в свой праздник только двух человек, обида была направлена на мужа. Анна сама не знала почему, но она почувствовала себя одинокой и чужой.
— Ты у меня золото, — наклонился муж, чтобы поцеловать.
Анна выдавила из себя улыбку и вечер обещал продолжиться, как обычно, без скандалов и ссор. О беременности мужу сообщать не стала. Хотя сильно подрывало сказать, а затем спросить: «Что теперь скажет твоя бабушка? Я теперь вхожу в семейный круг?». Или еще лучше перед самым юбилеем заявить приятные новости. Но Анна была не из тех, кто любил давить на жалость или перетягивать внимание. Не понимала она таких людей, которые в разгар чужого праздника вытворял нечто подобное. А еще ощутила себя эгоисткой, обидевшись на мужа. Но что мог сказать Виталик своей бабушке? Наверняка, пожилая женщина, не стала бы его слушать. Возможно, в восемьдесят лет, наступает такое время, когда кроме очень близких и родных никого видеть не хочешь. А в компании новых родственников, чувствуешь себя неуютно. Судить бабушку Анна не бралась. Сначала надо дожить до тех годов, а потом рассуждать. Марина Федоровна, так ее звали, обладала хорошей памятью и ясным умом. Разве что ноги подводили и руки порой не слушались. В остальном она могла дать фору любому.